Все мы отдаём себе отчёт в том, что в наши дни непонимание процессов, происходящих в экономике, непростительно для людей, которые хотят добиться успеха в своей профессии, даже если она не связана напрямую с экономикой. История экономической мысли – это квинтэссенция опыта решения сложных проблем хозяйственной жизни; опыта, который складывался в борьбе идей, отражавших конфликтующие социальные интересы. Помимо того, что данный курс даст вам представление о том, как эволюционировала важнейшая наука, он призван развить критическое экономическое мышление, а также кругозор и общую эрудицию, что крайне высоко ценится в современном мире и обязательно будет отмечено на собеседовании в любой компании. В нашем курсе обобщаются уроки выдающихся экономических мыслителей: Адама Смита и Карла Маркса, Леона Вальраса и Йозефа Шумпетера, Торстейна Веблена и Николая Кондратьева, Джона М. Кейнса и др. Мы будем разбираться в том, как, отвечая на вызовы своего времени, они создавали корпус современного экономического знания с его возможностями и ограничениями. Для освоения курса вам не потребуется никаких специальных знаний, а для его успешного завершения необходимо набрать проходной балл (80%) по всем оцениваемым заданиям.
Лекция 7.14. Н.Д.Кондратьев: планирование
Loading...
来自 National Research University Higher School of Economics 的课程
История экономической мысли (History of Economic Thought)
136 个评分
National Research University Higher School of Economics
136 个评分
从本节课中
Серебряный век российской экономической мысли
Основные темы этой недели: Охарактеризовать особенности российской экономической мысли конца XIX – первой половины XX вв. и на примере нескольких ее выдающихся представителей представить, как национальная наука может быть частью мировой науки, сохраняя при этом свою специфику; показать, какие последствия для развития отечественной экономической науки имело подчинение ее идеологии и политике.
与讲师见面
Vladimir AvtonomovProfessor, Head of
Department of Theoretical Economics
Oleg AnanyinProfessor
Department of Theoretical Economics
Natalia MakashevaProfessor
Department of Theoretical Economics
[ЗАСТАВКА] [ЗАСТАВКА]
[ЗАСТАВКА] [ЗАСТАВКА]
Теперь теория экономической динамики.
Надо сказать, что Николай Дмитриевич
после 1926 года (ну, книга вышла в 1928 году), как ни странно,
вообще не возвращался к проблеме длинных циклов.
И с моей точки зрения для него лично,
мне кажется, вот я думаю,
что для него проблема больших циклов не была столь значимой,
сколь значимой она для нас кажется, имея в виду его наследие.
То есть его задача, такая как бы
вот сверхзадача научная, была создание экономической теории динамики,
общей экономической теории динамики.
И вот в рамках этого проекта, конечно же, теория больших циклов,
ну, как бы занимала свое место, но не она определяла характер этой
будущей или планируемой теории.
К сожалению, эта вообще вот эта
вот его идея создания общей теории динамики,
она не только не была реализована сколько-нибудь,
вообще никак не реализована,
но многие вопросы он даже не успел фактически и поставить.
Что мы имеем?
Мы, на самом деле, располагаем только частью его рукописи методологической,
которая была написана в бутырках и на лубянках.
Обращаю ваше внимание, что вот в этих тюрьмах можно было
написать очень стоящую теоретическую работу.
В этой методологической части он
пытался на самом деле понять, какой должна быть
общая экономическая теория динамики, то есть вот с точки зрения методологии.
И здесь он обращался, ну, как бы, перекликался, вот с теми идеями,
которые я высказывала, говоря о Струве, со статистико-вероятностным подходом.
Он пытался изложить статистико-вероятностный подход
как подход базисный подход для своей теории динамики.
Какое вообще значение мог иметь вот этот статистико-вероятностный подход.
Существовал и в известном смысле,
и сейчас существует определенный разрыв между теоретическим исследованием того,
что происходит на рынке, и исследованием проблемы
цен и исследованием процессов, связанных с экономикой в целом,
ну, например, процессов макроэкономического роста.
То есть при исследовании рыночных процессов мы исходим из
так называемого принципа методологического индивидуализма, о котором
вы уже слышали в связи с маржиналистской революцией, вы понимаете, что это такое.
Когда речь идет об исследовании изменения, исследовании движения экономики в целом,
то здесь мы имеем дело с подходом, который называют холистическим.
И еще один момент.
При исследовании рыночных процессов мы, на самом деле,
строим систему на базе предпосылок рационального
поведения индивида и, в принципе, строится теория дедуктивным образом.
Когда идут рассуждения об экономике в целом, в этом случае, как правило,
речь идет о статистико-экономических и эконометрических исследованиях.
То есть одновременно мы имеем дело с разрывом между холизмом и индивидуализмом
и теоретическими исследованиями и эмпирическими исследованиями.
Еще один один дуализм имеет место быть.
Это дуализм статики и динамики.
Потому что когда мы исследуем макроэкономические процессы,
когда мы обращаемся к эмпирическим исследованиям,
мы чаще всего исследуем изменения, мы исследуем процессы.
А чистая теория, идущая от Вальраса, как я уже несколько
раз говорила, это теория равновесная, теория статическая.
Таким образом, три дилеммы.
Индивидуализм — холизм,
эмпирический — теоретический и статика — динамика.
И вот в рамки трех этих дилемм, собственно говоря, и разворачивается рассуждение
Николая Дмитриевича Кондратьева о том, как может выглядеть основная
методологическая часть вот этой общей теории динамики.
И он здесь, в общем, склоняется к тому подходу,
о котором я говорила в связи со Струве, то есть статистико-вероятностному подходу.
И этот подход на самом деле позволяет Кондратьеву
преодолеть вот некоторые из указанных мной противоречий.
И, более того, статистико-вероятностный подход обеспечивает объективность.
То есть, если в подходе с точки зрения теории предельной полезности
можно усмотреть некоторую такую, ну, как бы этическую позицию,
человек решает все, человек, индивид, психологизм,
субъективизм, то здесь вы имеете дело с такими статистическими вещами,
с законом больших чисел, и здесь уже не может быть никакого
даже оттенка необъективности, и для Николая Дмитриевича Кондратьева,
который, как я уже говорила, верил в существование объективных закономерностей,
это было очень важным моментом.
Дальше.
Вот ход его рассуждений.
О соотношении теоретической экономии и статистико-вероятностного
подхода на самом деле перекликается с тем,
что обсуждалось в 1930-е годы на Западе.
Это совершенно удивительная вещь.
Он работает в суздальском политизоляторе и в каком-то
смысле обсуждает вопрос о том, каким образом теорию цикла,
которая к тому времени развивалась Митчеллом как
эмпирическая теория, соединить с чистой теорией.
Написано очень много работ на Западе.
и он тоже как бы погружается вот в эту дискуссию, как примирить эти подходы,
ну, и делает выбор в пользу статистико-вероятностного подхода.
Здесь я упомянула вот о параллельности этих дискуссий,
и следует упомянуть еще об одной совершенно странной вещи,
в которую часто вообще невозможно поверить, что находясь в
политизоляторе он получал иностранные книги и журналы.
Через жену, конечно, он не имел права писать,
но он обращался к западным экономистам, с которыми он был знаком,
и которые высоко ценили его, достаточно сказать, что его рекомендовали и
приняли в Американскую эконометрическую ассоциацию в свое время,
и он был членом Лондонского статистического общества, и так далее.
То есть вот он обращался через жену к коллегам, и эти западные коллеги
присылали ему кто статью необходимую, кто какую-то там еще работу.
То есть в принципе это совершенно какая-то невероятная ситуация,
но тем не менее, он работал, он получал,
хотя и с трудом, и с потерями, но какую-то информацию с Запада,
и иногда я говорю и даже где-то писала, что вот он сидит в тюрьме,
это уже 1932, 1934 год, да, 1934 это, пожалуй, последний,
ну, такой плодотворный год его работы, ну, может, 1935.
И вот в тюрьме оказывается место,
когда можно свободно мыслить и свободно писать,
потому что за пределами тюрьмы уже в середине 1935 года ну,
вот такой способ научного дискурса уже был совершенно исключен.
А он у него еще продолжался просто в силу того, что он был отгорожен от этого,
от того, что происходило в экономической науке в середине 1930-х годов.
Важным, исключительно важным направлением вот в деятельности
Николая Дмитриевича Кондратьева, ну,
еще в первой половине 1920-х годов, в середине 1920-х годов,
это было погружение в проблему прогнозирования и планирования.
Ну, здесь приведена огромная цитата,
смысл которой заключается в том, что задачи,
которые стоят перед страной, исключительно большие,
и экономическая наука должна способствовать решению задач
и должна как бы обеспечить определенным знанием реальных процессов,
и как бы внести свой вклад в создание планов экономического развития,
ну и, соответственно, решить в конечном
счете вопрос о том, как строить эти планы.
Вопрос о планах, естественно, он возник с самого начала фактически,
вопрос об управлении экономикой в условиях социалистической, так сказать, экономики.
Но ко второй половине 20-х годов он уже перешел в стадию вот такого
ну как бы активного обсуждения в связи с подготовкой первого пятилетнего плана.
Копий было поломано огромное количество.
И на самом деле вот определение методики
планирования, методики построения планов,
вопросы определения целевых показателей, оценка их согласованности и так далее,
— весь этот комплекс вопросов, относящийся просто к проблематике планирования,
эти вопросы тянули за собой массу других, я бы сказала,
даже более, ну в каком-то смысле более общих проблем.
Ну, например, проблема о темпах и пропорциях развития народного хозяйства,
да, в связи с индустриализацией, вопрос о соотношении подразделений сельского
хозяйства и промышленности, вопрос об источниках накопления
и способах осуществления этого накопления,
вопрос о соотношении между крестьянством и рабочим классом и так далее и так далее.
То есть на самом деле проблема планирования,
она была не просто проблемой полутехнической ну и
теоретической в рамках вот построения плана,
но она была, конечно, погружена в политический контекст.
И именно, так сказать, из-за этого отчасти и
произошли те события, о которых я скажу чуть позже.
Значит, по поводу плана.
Значит, очень быстро выяснились две точки
зрения на проблему планирования и построения плана.
Это точка зрения Николая Дмитриевича Кондратьева, к которому присоединились
Громан, Базаров и некоторые другие экономисты, группировавшиеся,
ну скажем так, вокруг института Николая Дмитриевича,
Института конъюнктуры, ну и других некоторых научных организаций.
И, с другой стороны, то, что шло от Госплана и экономистов вокруг Госплана,
ну в основном так: Струмилин, Кржижановский и опять же некоторые другие.
Николай Дмитриевич Кондратьев и его коллеги высказывались за генетический
подход — это рассмотрение плана с точки зрения
желательных ориентиров в рамках возможного.
В любом случае любой план — это есть некоторая цель,
но в плане эти цели должны быть соотнесены с возможностями.
Вот, собственно говоря, в чем проблема.
И план этот, который предполагался в рамках этого подхода,
должен строиться на основе анализа объективных закономерностей,
учитывать соотношение характера задач и горизонта планирования,
определять круг показателей с учетом возможности их оценки,
потому что далеко не все показатели могли быть легко, так сказать,
получены в удобоваримом статистическом образе и так далее.
Основу вообще такую методологическую
построения плана в рамках этого подхода — это был принцип сбалансированности,
то есть сбалансированность как основа устойчивого развития экономики.
Отсюда, конечно, отсюда сразу как бы следовало
несколько соображений: о необходимости защиты рыночных
отношений и сохранении возможности накопления в сельском хозяйстве,
потому что сельское хозяйство было источником накопления,
источником индустриализации.
Вот сбалансированность приводит,
рассуждения в рамках тезиса о сбалансированности приводят их к этому.
Телеологический подход — это другие акценты.
Я не могу сказать, что люди, которые отстаивали этот подход,
вообще игнорировали объективные закономерности.
Все дело, конечно же, в акцентах, что превалирует.
В данном случае, если говорить о такой уже как бы крайней позиции,
то это позиция, которая в свое время была озвучена Струмилиным.
Это идея плана — календарного отрезка партийной программы, как он говорил.
То есть главное — это цели, установленные внешним,
в каком-то смысле внешним образом.
Ну, так сказать, логическим следствием вот такой позиции была точка зрения,
что планы должны содержать четкие количественные указания,
фактически это директивы, которые должны были быть выполнены,
а уж наука должна как бы подчиняться решениям партии и,
так сказать, вот помогать реализовать этот подход.
Ну и победителем в этом споре двух подходов стал телеологический подход,
то есть подход, в гораздо большей степени политизированный и как бы рассчитанный
на осуществление директивных указаний
в экономической сфере.
Чего не было вот на самом деле еще в 26-м году в дискуссиях?
Вот эти дискуссии, которые шли вокруг плана,
очень быстро приобрели характер идеологической борьбы.
При обсуждении циклов этот момент тоже присутствовал,
но в гораздо меньшей степени, хотя вот прошел год, а, может быть, это было просто
потому, что циклы обсуждались ну, скажем так, в рамках научной общественности,
а проблема планирования — это была проблема политико-экономическая.
И тут, конечно, статья Зиновьева «Манифест кулацкой партии»,
27-й год, — видимо это был, что называется, последний камешек,
который обрушил лавину неприятностей
на голову Николая Дмитриевича Кондратьева.
То есть его обвинили в том, что он поддерживает кулака,
потому что он пытался объяснить: если нам нужно проводить индустриализацию,
нам нужно много ресурсов, эти ресурсы можно получить только из сельского
хозяйства, но сельское хозяйство должно иметь возможность осуществлять процесс
накопления, иначе в следующий раз у него не будет уже никаких ресурсов.
И вот встал вопрос, действительно, о сбалансированности этих процессов.
Ну вот позиция Николая Дмитриевича оказалась не в струе
с политической позицией, и,
соответствующим образом, он был наказан.
Его арест и был такой чертой под все
те более или менее научные дискуссии, которые проводились,
в которых он участвовал вот в середине 20-х годов,
там где-то с 22-го года до 27-го года.
Вот итог этих дискуссий был такой.
[ЗАСТАВКА] [ЗАСТАВКА]
[ЗАСТАВКА]
